Второе называлось «Классификация перманентных плетений», и чем нам придется на нем заниматься, я не мог даже предположить, так как не понимал, какие плетения были перманентными. Но вот имя на табличке вызвало у меня узнавание. Там значилось – «Мастер Глод», и у меня не возникало никаких сомнений в том, что этим мастером и был тот самый маг, которого не так давно вызывали в Подгорное королевство. Тот насильник, из-за которого погибла дочь Шаринона, тот урод, которого я пообещал убить. А так как от своих обещаний я никогда не отказывался, то был абсолютно уверен в том, что Глоду недолго осталось жить в этом мире.
Запомнив номера домов, где нам предстояли занятия, я отправился к знакомому зданию с крылатыми девушками, где поднялся на второй этаж и тихонько открыл дверь приемной ректора. За столом обреталась неизменная секретарша, а на стульях у стены никакой очереди не наблюдалось. Так как сегодня я появился не просто так, а по приглашению Фалиано, то спокойно доложил заметившей меня грымзе:
– Адепт Алекс по приказу милорда ректора явился.
Та смерила меня весьма недовольным взглядом, но потом положила свою ладонь на деревянную коробочку, лежавшую на столе. Этот странный предмет был снабжен простеньким плетением, в котором угадывались знакомые элементы.
– Да, Зира? – раздался голос Фалиано, и я понял, что эта штучка – некий аналог обычного разговорника, после чего потерял к ней интерес.
– Здесь адепт Алекс, – сообщила секретарша, вонзив в меня свой колючий взгляд, сообщавший о том, что если ректор меня не ожидает, то некоему выскочке-адепту придется почувствовать всю глубину ее недовольства.
Но ректор к явному разочарованию Зиры ответил:
– Пусть заходит.
Грымза еще раз смерила меня взглядом, а потом, не снисходя до общения со мной, махнула в сторону двери. Хмыкнув, я открыл ее и зашел в кабинет ректора. Фалиано восседал на своем кресле и вид имел весьма благодушный. Однако я понимал, что под маской этого благодушия может скрываться все что угодно, поэтому вежливо поздоровался и приготовился к разносу. Просто никакого иного повода для того, чтобы вызывать меня «на ковер» я не видел. Но ректор сумел меня удивить. Оглядев меня, он сказал:
– Вижу, что карцер никак не повлиял на твое самочувствие, а это радует. И не нужно так удивляться, я действительно переживал, сумеешь ли ты выдержать трое суток. Не каждому адепту это по силам, а ты к тому же попал в карцер впервые, поэтому у меня были вполне обоснованные сомнения в твоей выдержке.
Справившись со своим удивлением, я рискнул уточнить:
– Прошу прощения, милорд ректор, но мне хочется узнать, зачем же тогда вы назначали такой срок, если сами сомневались в том, что я способен его пережить?
– А ты полагаешь, что тот, кто перед всей Академией убивает одного адепта и жестоко издевается над вторым, не заслуживает такого наказания? – спросил Фалиано.
Я понял, что вопрос с подвохом, и изложил свои подозрения:
– Ну, согласно законам Академии можно было вполне ограничиться общественными работами, да и кроме того даже магистр Ризак удивлялся, отчего наказание вышло таким суровым, поэтому я имею все основания подозревать, что вы сделали это умышленно.
– Да, ты абсолютно прав. И я рад, что пребывание взаперти нисколько не повлияло на твое мышление. А объяснение моего поступка чрезвычайно просто – мне нужно было не допустить повторения подобной ситуации среди других адептов, а также показать, что законы Академии все еще соблюдаются, и полагаю, что я этого вполне достиг. Но сейчас давай поговорим о неких странностях в твоем поведении. Когда я спросил о причинах твоих действий в поединке с Жилако, ты ответил, что просто проверял лечебные плетения, но вот Ризаку ты заявил, что таким способом хотел избежать возможных вызовов на поединки. Так что из этого является правдой?
Я лихорадочно размышлял над словами ректора. Мне явственно показалось, что он что-то не договаривал, и наверняка была еще одна причина назначить мне такое наказание. Иначе с чего бы ему интересоваться несоответствием моих ответов? Вон, даже не поленился, расспросил Ризака, а зачем утруждаться ради каких-то двух адептов, которые не блещут знаниями и вызывают ненависть у большинства обучающихся в Академии? В общем, скрывать мне в данном случае было нечего, поэтому я ответил:
– Второе.
– Не пояснишь? – попросил Фалиано.
– Как пожелаете. Как вы сами понимаете, выскочек никто не любит, а зачисление сразу на второй цикл автоматически повесило на меня этот ярлык. Именно поэтому я провел поединки с таким расчетом, чтобы показать остальным, что мои способности намного выше уровня, который они определили вначале, а моральные качества позволяют издеваться над побежденными. Так что в результате я надеялся, что те адепты, которые намеренно провоцируют скандалы, призадумаются, стоит ли вообще со мной связываться.
– То есть ты думал запугать всех? И даже адептов пятого цикла?
– Разумеется, нет. Как я предположил, исходя из личных наблюдений, провоцирующие поединки адепты обучаются на втором-третьем цикле. Потом их либо убивают недооцененные противники, либо они исключаются из Академии, либо (что маловероятно, но возможно) набираются ума и уделяют больше времени учебе, а не поединкам. Так что на этот контингент мне удалось произвести нужное впечатление, поэтому я надеюсь, что в будущем меня никто не будет отвлекать от учебы по таким пустякам.
Ректор улыбнулся и откинулся на кресле, скрестив руки на груди. Понятно, провоцирует переходить в наступление.